18.12.2015 • ТОМСКАЯ НЕДЕЛЯ
Легенда судебной системы Томской области, руководитель областного правосудия, а ныне судья в почетной отставке – в прошлом был беспризорником и сиротой.
Виктор Андреевич Миронов сегодня на заслуженном отдыхе, но не теряет связь с коллегами, несмотря на возраст и болезнь. Он живет полноценной жизнью, любит рыбалку, охоту, семью, внуков и мечтает издать книгу по истории России, о жизни и деяниях русских князей и правителей — это тема давно стала предметом его исследований. Но и жизнь самого Миронова — это целый захватывающий роман о настоящей мужской дружбе, большой любви и верности, о бесконечном служении делу, чести и справедливости…
СИРОТСТВОМ и беспризорством поколение тех лет не удивишь. У многих тогда война забрала родных и близких. Большинство пробивалось в одиночку. Но Виктор Андреевич до сих пор уверен, что по жизни его вела Судьба, которая ему благоволила.
С первых дней жизни ему ничего не давалось легко. Дед и отец были природными пахарями. Они-то и наградили внука и сына крепким организмом. Матери он не помнит, поскольку она скоропостижно скончалась, когда младенцу не исполнилось и трех месяцев. Долго горевать не пришлось, и чтобы управиться с пятерыми осиротевшими детьми, Андрей Миронович пригласил в дом молодую мачеху, потерявшую мужа на войне с Финляндией. На фронте отец пропал без вести в первые дни Великой Отечественной войны. А Смоленщину, где в деревеньке Облецы Холм-Жирковского района жили Мироновы, вскоре оккупировали немцы. Мал мала меньше, ребятишки оказались под властью военного рока и нашли единственную защиту и опору у своей самоотверженной мачехи. Александра Николаевна готова была отдать жизнь без остатка ради них, чужих детей, оставленных отцом-фронтовиком на ее попечение. Ей обязаны жизнью в годы оккупации Виктор, трое его сестер и брат Михаил. Именно эта смелая женщина преподала однажды удивительный урок мужества, честности и человеческого достоинства.
В их доме разместились на ночлег немцы. Устлали пол ржаной соломой, побросав сверху плащ-палатки. Вечером устроили ужин с шумной выпивкой. Забившиеся на русскую печь дети с голодной тоской следили, как солдаты режут тесаками хлеб, намазывая ломти чем-то белым с пластами сала в придачу. Ах, какой пошел от еды запах! Не выдержав мук голода, Виктор приоткрыл ситцевую занавеску. Заметив это движение, солдат швырнул на печь полбуханки и загоготал, предвкушая, как дети вцепятся в хлеб, точно голодные волчата. Так бы и случилось, но раздался властный голос мачехи: «Не смейте трогать!» Она отобрала хлеб и бросила солдатам: «Жрите сами!» И замерла в наступившей тишине, ожидая расплаты за свою дерзость.
Оцепенели и немцы. Такого порыва от «русской тетки» они уж никак не ожидали. Эта человеческая и женская гордость обезоружила даже врагов.
Детская память — как волшебный фонарь. Чуть прикроешь глаза, и ясно видишь языки пламени, пожирающего соломенные крыши родной деревеньки Облецы. Отступая в 1943 году, немцы оставляли за собой руины и обугленные трубы печей. Голодная смерть подошла вплотную. Сгорели последние семена картофеля и все, чем можно питаться. Александра Николаевна перебралась с детьми в соседнюю деревню, где сиротам соорудили маленький домишко. Люди тогда были отзывчивы и сердечны.
После войны Виктор попал в детский дом, где малолетние воспитанники жили по «закону джунглей». Пятилетние и пятнадцатилетние вместе. Старшие уста-новили свой «порядок», отбирая у малышей пайки хлеба. Ставили на «счетчик» тех, кто их съедал, били. Сирот кормили бурдой, сваренной из мороженой свеклы. Найденные на помойках кости от холодца ребятишки дробили камнями. Вываривали в котелке. Эта бурда считалась шикарной похлебкой. Весной соби-рали мерзлую картошку, обваливали в золе и пекли. Тем и питались. Летом ловили на Днепре рыбу. Уха была праздничной едой. Фактически это был настоящий лагерь, в котором «отбывали срок» без вины виноватые дети. Когда старшая сестра Евдокия, успевшая повоевать, нашла Виктора в детском доме, он был «должен» 300 пайков! Она «выкупила» брата за тряпье, привезенное из армии.
Семья перебралась в Москву. До армии Виктор работал фрезеровщиком на номерном заводе.
Виктор Андреевич сегодня, вспоминая о своем детстве, не может сдержать слез: «Тяжелое время, тяжелое» — и горько вздыхает. Жизнь готовила ему новые испытания. Так, в 1957 году его призвали в армию.
— Я с радостью пошел служить, — вспоминает сегодня Виктор Андреевич. — Всегда был расположен к армейским людям с их выправкой и закалкой, и форма, конечно, нравилась. Первым местом моей службы стал город Анапа. Был направлен в отдельный пограничный отряд морских специалистов. Попал в роту мотористов. Прошел специальное обучение, учился хорошо, поэтому после окончания было право выбора, и я выбрал почему- то Дальневосточный край. Через всю страну проехал до Владивостока. Там на теплоходе «Россия», а в прошлом он назывался «Адольф Гитлер», кстати, прибыл на Чукотку — бухту Провидение. Мы называли ее «Привидение». Это голые скалы-сопки. Край света. Так в 1958 году я стал морским пограничником.
— Служба — не мед, — продолжает рассказ Миронов. — Морозы, штормовые ветры. Воду для бани вытапливали из спрессованных снежных кирпичей. Меня закрепили за катером, как сейчас помню, его номер — 258-й. Сторожевой пограничный катер. Служил мотористом. Команда наша была из 5 человек. Задача — охрана морской границы. На катерах уходили в сторону Аляски за сотни километров.
Хороший командир у нас был, Николай Васильевич Ерохин, обращался к нам не иначе как «сынки». Что характерно, прошел весь фронт до флота, а при нас стеснялся морской болезнью страдать…
В моей жизни тогда произошло еще одно знаменательное событие. Во время прохождения службы на флоте стал кандидатом в члены КПСС.
— Служба у меня складывалась хорошо, я старался ответственно выполнять поставленные задачи, легко ладил с людьми, делить-то нам было нечего. Морская служба всех проверяет на стойкость и выносливость. Флотские — это особая каста. До сих пор горжусь своей принадлежностью к ней, — говорит Виктор Андреевич и продолжает:
— Именно там, на Чукотке, познакомился с Юрой Киселевым, томичом. Именно это знакомство впоследствии сыграло неожиданную роль в повороте моей судьбы, я бы сказал — крутом повороте. Юра Киселев — брат моей жены. Но тогда я не мог еще этого знать. Все только начиналось…
Со мной службу проходили два паренька из Томска, и оба — Юры. Один Киселев, другой — Скворцов. Хорошие такие ребята. Мы очень сдружились, были как братья, настолько близкие, друг за друга готовы были постоять в любой потасовке. Юра Киселев мобилизовался чуть раньше нас. Он получил вызов из университета. Тогда по правилам при наличии такого вызова можно было отслужить досрочно. Мы с другим томичом Юрой Скворцовым остались и продолжали верой и правдой нести свою нелегкую флотскую службу. Надо сказать, что на наше поколение пришлось сокращение вооруженных сил, поэтому мы демобилизовались раньше положенного срока. Службу прошли за три года, а не за четыре, как было принято ранее на флоте. Итак, в 1960 году наступил срок моей демобилизации.
Надо сказать, что когда провожали Киселева домой, в Томск, на прощание все трое обнялись и сказали друг другу: «Парни, давайте и после службы не расставаться! Хорошо, если будем и дальше общаться, быть рядом, дружить. Договорились?!». Нам очень хотелось быть вместе, одним таким комочком. Понимаете?
И вот едем мы со Скворцовым во Владивосток, оттуда поезд — в сторону Москвы, Юра, товарищ мой, едет до станции Тайга. До нее остались считанные минуты, и вдруг он и говорит: «Витюха, а давай вместе сойдем в Тайге, встретимся с Киселевым, вспомним наше братство. Мне идея понравилась, я сразу загорелся нашей встречей. Юра Киселев знал, когда поезд прибывает в Тайгу, и встретил нас.
Мы обнялись, так рады были друг другу, что мы опять вместе. Решили сделать небольшую остановку в Томске, город поглядеть, себя показать. Я ж до того времени толком-то ничего и не видел. Парень видный, в форме, бушлате, хотелось жить, радоваться, обнять весь мир!
Время пролетело быстро. Подошел срок моего возвращения в Москву. Меня там ждали мои старшие брат и сестры. Мы переписывались, и они были извещены о дате моего приезда. Почему я так подробно рассказываю об этом? Время было больно хорошее. Столько дорог открывалось, новых возможностей! Еще это очень важное для меня время, как будто опять вела сама Судьба. Мне был выдан проездной билет Владивосток — Москва. А здесь я остановку сделал. Надо компостировать билет. Закомпостировал. На следующий день у меня назначен отъезд, поезд отправлялся с вокзала Томск-2. Мама друга, Юры Скворцова, напекла пирожков в дорогу, собрала нехитрый узелок со снедью. Со мной в поезд сел Юра Киселев, решил не на трамвае ехать, а со мной в поезде проехать одну остановку до Томска-1, жил рядом. Время в пути между этими небольшими станциями минут 15–20. Вот за эти 15–20 минут и решилась моя судьба.
Киселев начал говорить: братья-сестры — это хорошо, но мы же обещали друг другу быть вместе, держаться одним кулачком? Как же так? Знаешь что, давай-ка оставайся в Томске!
Передо мной встала жизненная дилемма: что делать? В кармане билет до Москвы, в руках чемодан. А армейский товарищ не отступает, говорит: «Выбирай свою судьбу, Витя, ты сейчас витязь на распутье. Дальше поедешь, москвичом будешь. Останешься — университет окончишь, любовь встретишь, семью заведешь, большим человеком станешь…».
— Словом, заговорил он меня, — вспоминает Виктор Андреевич, — до такой степени, что на станции Томск-1 положил я свой билет до Москвы на полку в купе, подхватил чемодан и шагнул на перрон, в полную неизвестность…
Продолжение следует…
Фото из личного архива семьи Мироновых. Использованы материалы из книги «Томскому областному суду 200 лет». Томск, 2004
Татьяна Шелест
Поиск
Войти
Совет судей